Арест Рудольфа Абеля

Абель обосновался в Бруклине под видом художника-фотографа. Его предал связник. Суд приговорил нашего разведчика к 30 годам тюрьмы.

Обвинение в отношении него было совершенно бездоказательным, оно строилось лишь на показаниях предателя Хэйханена. (Рудольф Абель вообще отказался давать показания и промолчал весь процесс.) О том, что за свидетель Хэйханен, ярко сказал на суде адвокат Донован:

«Оценивая показания этого свидетеля, постоянно задавайте себе вопрос: говорит он правду или ложь, причем, может быть, настолько серьезную ложь, что она может спасти его собственную шкуру. То, что он рассказывает, я полагаю, можно справедливо охарактеризовать как хорошо отрепетированную историю. За исключением «свидетельств», представленных самым жалким из свидетелей, который когда-либо выступал в суде, в деле нет никаких доказательств, говорящих о том, что Марком (псевдоним Абеля. – С. Т.) передавалась информация, затрагивающая национальную безопасность и секреты США. Таких доказательств в деле просто нет. Однако на основании «свидетельств» Хэйханена вам предлагают послать человека, возможно, на смерть. А ведь даже собаку вы убиваете только в том случае, если доказано, что она бешеная...»

И тем не менее «цивилизованная Фемида» приговорила Абеля к 30 (!) годам тюремного заключения. Конечно, ни о каких встречах с родными и близкими не могло идти и речи. Наоборот, представители Верховного суда попытались надавить на «семейные чувства» Абеля, чтобы сломить его. На процессе был разыгран циничный спектакль, который вызвал возмущение даже у видавших виды американских журналистов.

На одном из заседаний зачитывались восемь писем к Абелю от жены и дочери, хранившихся в виде микрофильмов. Эту пленку Абель успел выбросить в мусорную корзину в отеле «Латам» во время его ареста, но сотрудники ФБР позже нашли ее и подвергли исследованию. Письма дочери были написаны по-английски, письма жены – по-русски.

Теплые, сердечные, интимные письма характеризовали Абеля как преданного мужа и отца. Они убеждали в сердечной близости и любовном отношении жены и дочери к Рудольфу Ивановичу. Публичное чтение личных писем было встречено в зале суда неодобрительно, как антигуманный акт, оскорбляющий честь и достоинство человека. Но оно вызвало у большинства присутствующих и волну уважения к нашему разведчику. «Когда судейский работник, бубня, зачитывал письма, – писал корреспондент одного американского журнала, – стальная броня самодисциплины Абеля чуть не дала трещину. Лицо покраснело, а его проницательные, глубоко посаженные глаза наполнились слезами».

Конечно, Абель в этот момент испытывал сильнейшую душевную боль. Но именно на это и рассчитывали истязатели. Однако сломить «железного Рудольфа» не удалось.

«Ломали» его и в тюрьме: создали тяжкие бытовые условия, поселили вместе с рецидивистами, а главное – запретили переписку с родными (какие уж там встречи за столом с икрой и содовой!). Защитник Донован пытался отстоять права клиента в вышестоящих инстанциях и получил следующее письмо из министерства юстиции США:

«Министерство приняло решение принципиального характера: лишить Абеля привилегии вести переписку с кем-либо, в том числе с лицами, выступающими в качестве его жены и дочери... Это наше решение основано на убеждении в том, что предоставление Абелю – осужденному советскому шпиону – возможности предоставлять... переписку с людьми из стран советского блока не будет соответствовать нашим национальным интересам».

«Когда я после приговора пришел к Абелю в камеру в подвале здания суда, – вспоминал адвокат Донован, – он ожидал меня, непринужденно сидя в деревянном кресле и попыхивая сигаретой. Глядя на него, можно было подумать, что у этого человека нет абсолютно никаких забот... В этот момент подобное холодное самообладание профессионала показалось мне сверхъестественным».

Позже по поводу решения суда Абель написал Доновану: «Оно меня не удивило. Я не верил, что дело будет рассматриваться на основе закона. Я рассматриваю его как политическое решение».

Ещё в этот день: