По крови он был шотландцем, по духу — русским потомственным воином, дед которого служил бургомистром в Риге, а отец - при Екатерине II в войсках. С 15 лет Барклай тоже оказался на военной службе, которой посвятил всю жизнь.

Отечественную войну 1812 года он встретил командующим армией. Отличался стратегическим талантом, сочетавшимся с выдержкой и разумной храбростью. После Бородинской битвы, во время которой явил редкий пример самоотвержения, на совете в Филях Барклай первым подал голос в пользу отступления без боя: «Горестно оставить столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвою приготовит гибель Наполеону».

После победы в Отечественной войне Барклай-де-Толли вновь проявил свой талант полководца во время Заграничного похода в битвах при Кульме и Лейпциге, взятии Парижа. Он стал полным Георгиевским кавалером, генерал-фельдмаршалом, возведен в княжеское достоинство, отмечен высшими наградами европейских государств. Его любили в войсках за справедливость, беспристрастие, ласковое и кроткое обращение. Но старые раны дали о себе знать, и в возрасте 56 лет он скончался, не оставляя службы.

Экипаж принял решение в плен не сдаваться, а вступить в бой. Отчаянная храбрость победила. Турки были посрамлены.

Во время крейсерства русских кораблей (Русско-турецкая война (1828-1829 гг.) — фрегата «Штандарт», бригов «Орфей» и «Меркурий» — на траверзе Пендераклии на горизонте появилась турецкая эскадра, значительно превосходящая по силам наш отряд. Никакой необходимости принимать неравный бой не было, поэтому командир «Штандарта» капитан-лейтенант Павел Яковлевич Сахновский дал сигнал «Взять курс, при котором судно имеет наилучший ход». Выполняя эту команду, «Меркурий» несколько отстал, поскольку обладал худшими ходовыми качествами, чем «Штандарт» и «Орфей». Впоследствии ему не удалось уйти от погони: наш бриг настигли турецкие линейные корабли - 110-пушечный «Селимие» и 74-пушечный «Реал-бей». На одном из них находился адмирал (капудан-паша) турецкого флота, а другой шёл под вымпелом контр-адмирала.

Собрав офицеров, командир «Меркурия», по давней флотской традиции, сначала обратился к самому младшему по званию (чтобы не давить авторитетом) с вопросом о дальнейших действиях: принять бой означало наверняка погибнуть, сдаться в плен — потерять честь. Штурманский поручик Иван Петрович Прокофьев предложил вступить в сражение с врагом, а когда будет сбит рангоут, откроется сильная течь или бриг будет лишён возможности сопротивляться, взорвать «Меркурий», сцепившись с одним из неприятельских кораблей. Старшие офицеры единодушно приняли это предложение. Капитан-лейтенант Казарский положил заряженный пистолет на шпиль перед входом в пороховой склад (чтобы при необоходимости выстрелом взорвать погреб). Кормовой флаг, чтобы тот ни при каких обстоятельствах не спустился, прибили к гафелю.

Приблизившись на расстояние выстрела, турки открыли ураганный, но мало прицельный огонь. Казарский в свою очередь запретил артиллеристам стрелять, что вызвало замешательство команды. Командир брига крикнул: «Не будем, ребята, зря тратить снаряды. А турки - пускай пугают - они везут нам Георгия…»

В конце концов, когда пришла пора действовать, Казарский приказал открыть огонь из ретирадных пушек (кормовые орудия, стрелявшие из порта в корме при уходе от противника). И сам стал к орудию, чтобы не отвлекать матрсов от весел.

Тем не менее вскоре бриг оказался зажатым между двумя вражескими линкорами. С «Селимие» закричали по-русски: «Сдавайся, убирай паруса!». В ответ на бриге раздалось дружное «ура». Русские моряки открыли огонь из всех орудий и ружей. В результате уже готовые к штурму абордажные команды посыпались с марсов и реев. Помимо ядер в бриг летели книппели (спецснаряды для разрыва парусов) и брандскугели (зажигательные ядра).

На бриге трижды возникали пожары, которые были ликвидированы.

Ответным огнем канонира Ивана Лисенко удалось повредить такелаж «Селимие», из-за чего линкор отстал для ремонта. Вскоре было нанесено серьёзное повреждение и «Реал-бею», в результате которого тот лишился возможности маневрировать.

В результате боя «Меркурий» потерял убитыми 4 человека, ранеными 6, сам Казарский получил контузию головы.

Победа маленького брига в бою с двумя огромными линкорами была настолько невообразимой, что далеко не все были способны в нее поверить. Например, английский историк Ф. Джейн писал: «Совершенно невозможно допустить, чтобы такое маленькое судно, как „Меркурий“, вывело из строя два линейных корабля».

Орднако факт остается фактом. И это подтверждают сами враги. Например, штурман «Реал-бея» так описал бой: "Во вторник с рассветом, приближаясь к Босфору, мы приметили три русских судна. Мы погнались за ними, но догнать могли только один бриг. Корабль капудан-паши и наш открыли тогда сильный огонь… Неслыханное дело! Мы не могли заставить его сдаться. Он дрался, отступая и маневрируя по всем правилам морской науки так искусно, что стыдно сказать: мы прекратили сражение, а он со славою продолжал свой путь... Ежели в великих деяниях древних и наших времён находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все оные помрачить, и имя сего героя достойно быть начертано золотыми литерами на храме Славы: он называется капитан-лейтенант Казарский, а бриг — «Меркурий».

За этот подвиг бриг «Меркурий» был награждён кормовым Георгиевским флагом и вымпелом. Капитан-лейтенант Казарский и штурманский поручик Прокофьев удостоились ордена Святого Георгия IV класса, остальные офицеры — ордена Святого Владимира IV степени с бантом, нижние чины — знаки отличия военного ордена. Все офицеры были произведены в следующие чины и получили право добавить на свои фамильные гербы изображение тульского пистолета, выстрелом которого предполагалось взорвать порох в погребе в том случае, если бриг потеряет возможность сопротивляться.

Он встретил Великую Отечественную войну в должности командующего 26-й армии Киевского Особого военного округа. Летом 1941 года армия вела тяжелые оборонительные бои, а в сентябре Костенко стал заместителем командующего Юго-Западным фронтом. Отличился во время контрнаступления под Москвой, освобождал Ливны, Елец. Погиб в окружении, когда неудачей закончилась Харьковская операция советских войск. Г.К. Жуков о нем вспоминал: «Великая Отечественная война застала Ф. Я. Костенко в должности командующего 26-й армией, защищавшей наши государственные границы на Украине. Под его командованием части и соединения этой армии дрались столь упорно, что, неся колоссальные потери, фашистские войска так и не смогли в первые дни прорваться в глубь Украины. К большому сожалению, Федору Яковлевичу Костенко не посчастливилось дожить до наших дней. Он пал смертью героя в ожесточенном сражении на харьковском направлении, будучи заместителем командующего Юго-Западным фронтом. Вместе с ним погиб его любимый старший сын Петр. Петра Костенко нельзя было не любить. Помнится, еще совсем мальчиком Петр изучал военное дело, особенно нравились ему верховая езда и рубка. Федор Яковлевич гордился сыном, надеялся, что из Петра выйдет достойный командир-кавалерист, и не ошибся".