Также в рубрике:
.jpg&w=50&h=50)
.jpg&w=50&h=50)
.jpg&w=50&h=50)
.jpg&w=50&h=50)
.jpg&w=50&h=50)
91-й кукиш - смерти
Участнику войны с милитаристской Японией полковнику в отставке Тимофею Ивановичу Ужегову исполнилось 90 лет
Орденоносец, кандидат исторических наук, доцент, заслуженный работник культуры РСФСР, лауреат литературной премии имени В.С. Пикуля – далеко не полный перечень заслуг Тимофея Ивановича Ужегова.
В фильме «Белые россы» главный герой в исполнении народного артиста СССР Всеволода Санаева, отвечает соседу на вопрос, что ты в этой жизни сделал? «Очень многое. Восемьдесят лет показывал кукиш смерти. Это, если только раз в году. Но по счастью - многим более». В подтексте – война, где, как известно, воевавшим год засчитывался за три. По высшей справедливости. Страшной была та война. Выпала она и на долю моего учителя, Тимофей Ивановича Ужегова.
Воспитывался он в многодетной семье, проживавшей в посёлке Ульба-строй. Отец был учителем, мать – домохозяйкой. До службы в армии юноша учился в горно-металлургическом техникуме и поэтому мог не попасть на войну, как некоторые его однокашники – им была положена бронь. Но Ужегов, проявив настойчивость и смётку, добился, чтобы его призвали в армию. Окончил учебное подразделение, командовал стрелковым отделением в Забайкальском военном округе. В день начала войны с Японией Ужегова назначили комсоргом батальона. За проявленное мужество при освобождении Маньчжурии присвоили звание младшего лейтенанта. В 1946 году его назначили ответственным секретарем редакции многотиражной газеты 14-й механизированной дивизии. А дальше в биографии офицера были читинский учительский институт, редакторский факультет Военно-политической академии имени В.И. Ленина, служба в газете «Советская Армия» Группы советских войск в Германии. С 1962 года Ужегов на кафедре журналистики Львовского высшего военно-политического училища.
…Сорок шесть лет назад я вёз полковнику Ужегову рекомендательное письмо от выпускника этого же военного вуза Михаила Малыгина. Тёзка писал обо мне всякие хорошие слова и просил Тимофея Ивановича, в то время уже начальника кафедры журналистики, поспешествовать «толковому парнишке, который всенепременно будет хорошим военным журналистом» поступить в училище. А Тимофей Иванович оказался в отпуске. И я вручил ему рекомендательное письмо, спустя лишь месяц после того, как стал курсантом. Ужегов взял бутылку водки, нехитрую по тем временам закусь и повёл меня в кафешку Стрийского парка. И там за рюмкой долго и обстоятельно расспрашивал про службу Миши Малыгина, с которым состоял в переписке, как и со многими другими военными журналистами, выпускниками нашего ЛВВПУ. Однако ему хотелось знать, что называется, из первых уст, как там дела в далёкой среднеазиатской дивизионке. Именно в такой военной газетёнке быстрого реагирования сам он «пропахал» многие годы. Потом Тимофей Иванович проводил меня в казарму. На всякий случай. А вдруг я, с запахом спиртного, попадусь на глаза училищному начальству.
В советские времена именно это моё воспоминание никогда и нигде бы напечатано быть не могло по определению. Потому что ведь жуткая крамола. Даже как бы и караул: начальник кафедры политучилища спаивает курсанта-первокурсника! Однако Тимофей Иванович никогда и ни в чём не был подвержен политическому обскурантизму. Притом, что формально всю жизнь прослужил именно как политработник. Но у этого мудрого человека наличествовал некий врождённый иммунитет против многих идеологических догм того времени. Да, по долгу службы он говорил нам положенные агитпроповские речи, но всегда с такой отстранённостью и таким тоном, что как-то вдохновиться ими невозможно было в принципе. Тем более, что он никогда и никого не осуждал за незнание тех догм. Вообще за семь лет обучения у Тимофея Ивановича я не видел ни разу (!) его сердитым и не знаю случая, чтобы он на кого-то взъелся, или хотя бы зло, агрессивно попенял нерадивого.
Тут ревнители пуританской военной советской педагогики могут меня существенно подковырнуть. Но я с ними в спор вступать не собираюсь. Потому что знаю по себе: педагогика Ужегова – особь случай. Мне она по душе априори и до гробовой доски. К слову, он и ещё начальник кафедры философии ЛВВПУ полковник Рэм Яковлевич Логинов дали мне рекомендацию в члены КПСС, что тоже буду помнить до самого последнего вздоха. И тут молодым людям, похоже, вообще не понять, про что я тут разглагольствую. Да, братцы, получить рекомендацию в члены КПСС от таких военных корифеев было не хухры-мухры – огромная честь.
Спустя несколько лет я поступал на редакторское отделение Военно-политической академии имени В.И.Ленина, где к тому времени полковник Ужегов работал старшим преподавателем кафедры журналистики. Привёз своему любимому учителю банку икры и пару бутылок армянского коньяку многолетней выдержки. Полагал: посидим, поговорим, как в былые времена. «Нет, Михаил Александрович, - с виноватой улыбкой сказал Ужегов (всю жизнь он обращается ко мне на «вы»), - свою бочечку я уже выпил. Так что вы с товарищами её на досуге употребите. А за икру - спасибо». Кстати, никогда не видел Тимофея Ивановича курящим. И мне он всегда советовал «бросить эту гадость». Да кто же из нас слушал своих наставников-учителей?
И здесь, как на духу я вынужден признаться в том, что все мы, сначала курсанты ЛВВПУ, затем слушатели академии воспринимали лекции Ужегова без надлежащей заинтересованности, не говоря уже о пиетете. В книге своих воспоминаний «Встречная полоса. Эпоха. Люди. Суждения» я написал: «Преподавателем Тимофей Иванович был, строго говоря, не выдающимся, еще меньше соответствовал должности начальника кафедры журналистики по тем нашим советским мерка. Возможно, и поэтому мы её промеж себя характеризовали так: кафедра, где девять овец и один Бугаец (фамилия преподавателя-хохмача). Спустя годы, когда я поступил в академию, Тимофей Иванович и там оказался преподавателем кафедры журналистики. К его лекциям мы всегда относились свысока и почти небрежно. Он воспринимал это спокойно, казалось, даже с юмором, хотя именно такое качество напрочь Ужегову не свойственно.
Бежит, бывало, по лестнице вниз. Здоровается с женщиной на третьем этаже. На первом вдруг спохватывается: «Ах, ты черт! Это ж была моя жена!»
Кто-то наверняка ведь подумает, что Тимофей Иванович обиделся за мою почти фривольность. Ничуть не бывало. Так расхвалил мою книгу, что мне даже неловко стало. И ещё добавил: «Видите ли, Михаил Александрович, можно исполнять песни, кривляясь, как нынешние певцы попсы. А можно – как Иосиф Кобзон. Упаси Бог, не хочу себя сравнивать с великим певцом, но именно так, не кривляясь, я и читал свои лекции. Вы ведь понимаете, что научить писать человека нельзя. Можно лишь подсказать ему в каком направлении двигаться, рассказать схему жанров. Но лучше, конечно, если он тебя послушает, а сам будет писать вопреки всем схемам и жанрам. Лишь бы по делу писал. Вот этому я вас и учил. А уж как получалось – не мне судить».
Мне – тем более. Просто вспоминать буду. Однажды, ещё в училище, Ужегова грубо оскорбил один наш начальник. Другой посоветовал Тимофею Ивановичу потребовать извинений от хама. «Зачем? Если у него есть совесть – сам извинится. А если нет, тем более, зачем мне с ним связываться?» «Хам» извинился.
У нас на редакторском отделении академии работал общественный клуб «Журналист», куда мы приглашали известных писателей, публицистов, общественных деятелей. Однажды у нас гостил Константин Симонов. Ужегов обстоятельно выступил на той встрече. Мой приятель полковник Ромен Звягельский сделал потрясающе-бесподобный снимок, где Симонов и Ужегов запечатлены среди слушателей. Спустя лет пятнадцать Тимофей Иванович приглашает меня выступить перед слушателями с рассказом о встрече с выдающимся писателем.
- Позвольте, Тимофей Иванович, так вы же сами, не хуже меня, можете рассказать о том историческом событии!
- Ну, я – одно дело, а вы – совсем другое. Тем более, что Константин Михайлович вас, а не меня приглашал к себе домой.
Мы часто общаемся с Тимофеем Ивановичем по телефону. Не было случая, чтобы он не поинтересовался судьбами Малыгина, Черевача, Чупахина, Черкасова, Бунина, Баранца, Буркуна – выпускников нашего ЛВВПУ разных лет, с которыми я всегда тоже поддерживаю связь. Вроде как бы мимоходом спросит, а понимаешь, что это ему нужно, отнюдь, не для пресловутой галочки. Да и где теперь те «галочки», кому они нужны? Однако для Ужегова все мы, бывшие его выученики, - часть его большой и прекрасной жизни.
…На днях звоню Тимофею Ивановичу и узнаю: слегка прихворнул. А ведь ещё два года назад читал лекции в Военном университете. А прошлой зимой на вопрос, где её муж, Валентина Иннокентьевна ответила: «Вокруг школы на лыжах ходит».
Возвращаясь к фильму «Белые росы», с которого я начал эти строки, замечу, что Тимофей Иванович Ужегов уже 91-й раз «показывает кукиш» смерти. С учётом войны эта цифра перевалила далеко за сотню!
С юбилеем тебя, мой дорогой учитель!
Комментарии:
Сегодня
30 октября
пятница
2020
В этот день:
Самый молодой нарком СССР
Самый молодой нарком СССР
Дважды Герой Социалистического Труда (1942, 1961), Герой Советского Союза (1978), министр обороны СССР (1976—1984).
Родом из Самары из рабочей семьи. В 22 года вступил добровольцем в Красную армию, уаствовал в боевых действиях с басмачами. Осенью 1929 года стал студентом механического факультета Иваново-Вознесенского политехнического института. Работал секретарём комсомольской организации, являлся членом партийного бюро института. Затем перешел в
Ленинградский военно-механический институт, который закончил в 1934 году. C 1934 года — инженер, начальник бюро эксплуатации и опытных работ в Ленинградском артиллерийском научно-исследовательском морском институте. С 1937 года — инженер-конструктор, заместитель главного конструктора, директор Ленинградского завода «Большевик». С 9 июня 1941 года по 14 декабря 1957 года — нарком вооружения СССР, министр вооружения СССР, министр оборонной промышленности СССР. 14 декабря 1957 года — 13 марта 1963 года — заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель Комиссии Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам. За подготовку первого полёта человека в космос (Ю. А. Гагарин, 12 апреля 1961 года) удостоен звания Героя Социалистического Труда. 13 марта 1963 года — 26 марта 1965 года — первый заместитель председателя Совета министров СССР, председатель Высшего Совета народного хозяйства СССР. 26 марта 1965 года — 26 октября 1976 года — секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам. 29 апреля 1976 года — 20 декабря 1984 года — министр обороны СССР. Среди членов Политбюро 1970—1980-х гг. отличался тем, что спал по 4—4,5 часа. Был исключительно энергичен, предприимчив, очень быстро решал задачи управления и руководства предприятиями.
Д. Ф. Устинов, простудившись во время учений новой боевой техники, умер 20 декабря 1984 года от скоротечного тяжёлого воспаления лёгких. Генерал-лейтенант Иван Устинов (однофамилец) вспоминал: "На последнем учении, после которого его на самолете отправили больным, мы сидели в его резиденции с 9 до 3 утра. Он всем интересовался - и делами, и в персональном плане... В конце концов я ему напомнил: "Дмитрий Федорович, пора и отдохнуть, ведь по плану в 9 часов утра начало учения". - "Иван Лаврентьевич, не беспокойтесь я сталинской закалки". Да вот видите..."
Похоронен на Красной площади (кремирован, урна с прахом замурована в Кремлёвскую стену).
Первая оборона Севастополя 1941 года
Первая оборона Севастополя 1941 года
Крым имел стратегическое значение, как один из путей к нефтеносным районам Кавказа (через Керченский пролив и Тамань). Кроме того, Крым был важен как база для авиации. С потерей Крыма советская авиация лишилась бы возможности налётов на нефтепромыслы Румынии, а немцы смогли бы наносить удары по целям на Кавказе.
Севастопольский оборонительный район (СОР) к началу Великой Отечественной войны был одним из самых укреплённых мест в мире. Сооружения СОР включали десятки укреплённых орудийных позиций, минные поля и др. В систему обороны входили также две так называемые «бронебашенные батареи» (ББ), или форты, вооружённые артиллерией крупного калибра. Форты ББ-30 (командир — Г. А. Александер) и ББ-35 (командир — А. Я. Лещенко) были вооружены орудиями калибра 305 мм.
В советской историографии первым штурмом Севастополя принято считать попытки немецких войск с ходу захватить город в течение 30 октября — 21 ноября 1941 года. С 30 октября по 11 ноября велись бои на дальних подступах к Севастополю, со 2 ноября начались атаки внешнего рубежа обороны крепости. Сухопутных частей в городе не оставалось, защита осуществлялась силами морской пехоты Черноморского флота, береговыми батареями, отдельными (учебными, артиллерийскими, зенитными) подразделениями при огневой поддержке кораблей. Советская группировка насчитывала вначале около 20 тысяч человек.
В конце октября Ставка ВГК решила усилить гарнизон Севастополя силами Приморской армии (командующий — генерал-майор И. Е. Петров), до тех пор защищавшей Одессу. 16 октября оборона Одессы была прекращена и Приморская армия была морем переброшена в Севастополь. Силы подкрепления составили до 36 тысяч человек, около 500 орудий, 20 тысяч тонн боеприпасов, танки и другие виды вооружений и материалов. Таким образом, к середине ноября гарнизон Севастополя насчитывал, — по советским данным, — около 50-55 тысяч человек. 9—10 ноября вермахту удалось полностью окружить крепость с суши, однако в течение ноября к своим пробивались силы арьергарда, в частности, части 184-й стрелковой дивизии НКВД, прикрывавшей отход 51-й армии.
11 ноября с подходом основной группировки 11-й армии вермахта завязались бои по всему периметру . В течение 10 дней наступавшим удалось незначительно вклиниться в передовую полосу обороны после чего в сражении наступила пауза.
Советская «Царь-бомба»
Советская «Царь-бомба»
Она была разработана в 1954—1961 годах группой физиков-ядерщиков под руководством академика Игоря Курчатова.
Бомбардировщик Ту-95В с "Царь- бомбой" на борту, пилотируемый экипажем в составе: командир корабля А. Е. Дурновцев, штурман И. Н. Клещ, бортинженер В. Я. Бруй, вылетел с аэродрома Оленья и взял курс на Новую Землю. В испытаниях участвовал также самолёт-лаборатория Ту-16А. Через 2 часа после вылета бомба была сброшена с высоты 10 500 метров на парашютной системе по условной цели в пределах ядерного полигона «Сухой Нос». Подрыв бомбы был осуществлён барометрически через 188 секунд после сброса на высоте 4200 м над уровнем моря (4000 м над целью). Самолёт-носитель успел улететь на расстояние 39 километров, а самолёт-лаборатория — на 53,5 километра. Огненный шар взрыва достиг радиуса примерно 4,6 километра. Теоретически он мог бы вырасти до поверхности земли, однако этому воспрепятствовала отражённая ударная волна, подмявшая и отбросившая шар от земли. Световое излучение потенциально могло вызывать ожоги третьей степени на расстоянии до 100 километров. Ионизация атмосферы стала причиной помех радиосвязи даже в сотнях километров от полигона в течение около 40 минут. Ощутимая сейсмическая волна, возникшая в результате взрыва, три раза обогнула земной шар. Свидетели почувствовали удар и смогли описать взрыв на расстоянии тысячи километров от его центра. Ядерный гриб взрыва поднялся на высоту 67 километров; диаметр его двухъярусной «шляпки» достиг (у верхнего яруса) 95 километров. Звуковая волна, порождённая взрывом, докатилась до острова Диксон на расстоянии около 800 километров. Однако о каких-либо разрушениях или повреждениях сооружений даже в расположенных гораздо ближе (280 км) к полигону посёлке городского типа Амдерма и посёлке Белушья Губа не сообщалось.
Основной целью, которая ставилась и достигнута этим испытанием, была демонстрация владения Советским Союзом неограниченным по мощности оружием массового поражения — тротиловый эквивалент наиболее мощной термоядерной бомбы из числа испытанных к тому моменту в США был почти вчетверо меньше, чем у АН602. Крайне важным научным результатом стала экспериментальная проверка принципов расчёта и конструирования термоядерных зарядов многоступенчатого типа. Было экспериментально доказано, что максимальная мощность термоядерного заряда, в принципе, не ограничена ничем.
Интересно, что тогда еще любивший советскую власть академик А. Д. Сахаров (впоследствии проамериканский диссидент) предложил проект по тайному размещению нескольких десятков сверхмощных ядерных боеголовок мощностью от 200 или даже 500 мегатонн вдоль американских морских границ, что, по мнению учёного, позволило бы отрезвить неоконсервативные круги политической элиты США, не втягиваясь в разорительную гонку вооружений. В случае нападения США на СССР можно было затопить береговые города Америки — с помощью искусственного цунами. Гигантская волна высотой более 300 м приходит со стороны Атлантики и обрушивается на Нью-Йорк, Филадельфию, Вашингтон, Аннаполис. Волна достигает крыш небоскребов. Друга волна накрывает западное побережье в районе Чарльстона. Еще две волны обрушиваются на Сан-Франциско и Лос-Анджелес. Всего одной волны хватает, чтобы на побережье Мексиканского залива смыло низко расположенный Хьюстон, Новый Орлеан, Пенсаколу.
К сожалению, Хрущев отклонил этот проект. Подобную идею сегодня вынашивает академик Игорь Острецов: уничтожение США с помощью направленного взрыва, вызывающего гигантскую волну в заданном направлении.
Первая космическая стыковка кораблей
Первая космическая стыковка кораблей
Первым был запущен «Космос-186». Он являлся «активным» кораблём , то есть он должен был найти с помощью радиолокационной антенны «пассивный» корабль «Космос-188», сблизиться и пристыковаться.
30 октября 1967 года во время пролёта корабля «Космос-186» над космодромом был запущен «Космос-188» в той же плоскости орбиты, но с опережением на 24 км. Для осуществления стыковки необходима высокая точность вывода на орбиту, так как автоматическая система стыковки может работать только до определённой величины расстояния между кораблями. Расстояние в 24 км не превышало этого предела. Командой из центра управления были активированы системы ориентации, системы автоматического управления и счётно-решающие устройства. После обнаружения «пассивного» корабля «Космос-186» стал корректировать свою орбиту в вертикальной и горизонтальной плоскостях, приближаясь к «Космосу-188» на скорости 90 км/ч. Когда расстояние между кораблями составило 300 м, отключился главный двигатель, и начали свою работу двигатели малой тяги. Последний этап стыковки называется причаливанием. Во время причаливания скорость сближения кораблей составила 0,5—1 м/с. Затем произошла сама стыковка: штанга стыковочного узла «Космоса-186» попала в конусообразный захват «Космоса-188». Состыкованными корабли летали 3,5 часа, совершив около 2 витков вокруг Земли. Затем по команде с Земли они расстыковались и последовательно приземлились: сначала «Космос-186», потом «Космос-188».