Оболганный поручик

Магденко вспоминает об этой встрече: «Солнце уже закатилось, когда я приехал в город или вернее, только в крепость Георгиевскую. Смотритель сказал мне, что ночью ехать дальше не совсем безопасно. Я решил остаться ночевать… Я только что принялся пить чай, как в комнату вошли Лермонтов и Столыпин. Они поздоровались со мной, как со старым знакомым, и приняли приглашение выпить чаю. Вошедший смотритель на приказание Лермонтова запрягать лошадей, отвечал предостережением в опасности ночного пути. Лермонтов ответил, что он старый кавказец, бывал в экспедициях и его не запугаешь. Решение продолжать путь не изменилось и от смотрительского рассказа, что позавчера в семи верстах от крепости зарезан был черкесами проезжий унтер-офицер. Я, с своей стороны, тоже стал уговаривать лучше подождать завтрашнего дня…, чем рисковать жизнью в борьбе с ночными разбойниками. К тому же разразился страшный дождь, и он-то, кажется, сильнее доводов наших подействовал на Лермонтова, который решился-таки заночевать».

В 1946 г. научный сотрудник Государственного музея «Домик Лермонтова», С.И. Недумов, нашел в Ставрополе в Краевом Государственном архиве дело под названием: «Ведомость о происшествиях за первую половину мая 1841 года» (дело № 2317-а, фонд № 79). В этом деле, на странице 111 имеется «Рапорт Георгиевской градской полиции на имя Начальника Кавказской области от 14 мая 1841 г. № 358» следующего содержания: «С 10-го под 11-е число сего мая месяца в 12 часов ночи за Подкумком саженях в десяти неизвестные люди три человека, как полагать можно горские хищники или бежавшие из бабуковского аула казаки из татар, напав на ночевавших отставного унтер-офицера Боброва и казенных крестьян Воронежской губернии, Богучарского уезда Дениса и Федора Васильченковых, первого убили, а последних изранили кинжалами. О происшествии этом вашему превосходительству Георгиевская градская полиция имеет честь донести и доложить, что следствие по этому случаю производится по военному ведомству, а израненные отправлены в госпиталь на излечение».

Этот документ указывает, что случай убийства унтер-офицера, о котором говорил смотритель Лермонтову, относя его «к позавчера», произошел ночью 10-го мая. Следовательно, Лермонтов был на станции Георгиевск и встречался с Магденко 12-го мая, а в Пятигорск приехал 13-го мая, т.к. между Георгиевском и Пятигорском по тогдашней почтовой езде был один перегон. Таким образом, днем приезда М.Ю.Лермонтова в Пятигорск в 1941 г. следует считать 13 мая».

Вердикт автора публикации, как видим, предельно категоричен и не допускает даже намека на возможность каких-то иных толкований и выводов. Между тем для подобной категоричности даже при желании трудно усмотреть хотя бы один не опровергаемый аргумент.

Обратимся для начала к полицейскому рапорту. Нельзя не заметить, что в нем отсутствует очень важная деталь – допустимые временные рамки трагического происшествия, без чего все дальнейшие рассуждения теряют смысл. «С 10-го под 11-е число … в 12 часов ночи» - это в данном случае не аргумент, а что-то вроде гадания на монете - «орел или решка». Николева, ссылаясь на рапорт, считала, что случай убийства произошел ночью 10-мая и отнесла его «к позавчера». И была права, но не более, чем на 50 процентов. Возражая против этого довода и основываясь на том же документе, ничто не мешает и нам с не меньшей долей вероятности отнести случай, скажем, к пяти минутам первого часа ночи 11 мая. И будем тоже на 50 процентов правы в утверждении, что происшествие произошло вовсе не «позавчера», а «вчера». Ну, и чья версия ближе к истине? Задача, полагаю, оказалась бы не под силу даже мудрейшему царю Соломону. Впрочем, к своей версии мы сможем добавить еще и дополнительный бонус, предоставив пару попутных моментов.

Первый - «смотрительский» рассказ о «позавчерашнем» убийстве унтер-офицера. Приводится он с целью убедить проезжих офицеров в небезопасности ночных поездок и склонить их на ночлег. Но почему-то при этом не используется еще один достаточно веский «козырь» в лице пострадавших крестьян. Разве не логично было бы смотрителю усилить свою аргументацию и упомянуть о них? Но он почему-то не говорит ни слова, словно о крестьянах ничего не знает. Что, согласимся, довольно странно. Но, может, действительно ничего не знал? Разве не мог произойти в этой же местности несколько позже еще один подобный случай? И тоже с унтер-офицером, но не с Бобровым, а другим? И без крестьян? Но если подобное предположить, то нужно согласиться с очевидным выводом: история, изложенная в полицейском рапорте, не имеет никакого отношения к тому, о чем идет речь в воспоминаниях Магденко. И тогда придется делать еще одно допущение: встреча ремонтера с Лермонтовым и Столыпиным в Георгиевске произошла не 12 мая, а несколько дней спустя. Кстати, именно так считал писатель XIX века Петр Кузьмич Мартьянов, обосновавший вероятную дату приезда Лермонтова и Столыпина в Пятигорск – 23 мая. Обосновал, скажем прямо, без серьезных документальных подтверждений, однако 55 лет эта дата ни у кого, за редким исключением, не вызывала сомнения и служила источником ссылок сотен публикаций. Среди тех, кто, не сомневаясь, использовал ее в своем творчестве до определенного времени, был и крупнейший советский лермонтовед В.А.Мануйлов, к авторитету которого нам придется ниже обратиться...

Второй аргумент не столь очевидный, но тем не менее… Полицейский рапорт обнаружил сотрудник Пятигорского музея С.И. Недумов – автор известной книги «Лермонтовский Пятигорск». Возникает вопрос: почему, заимев в руках документ, претендующий на определенную сенсацию, он его не публикует, а отдает Николевой? Чем объяснить этот щедрый жест? Знаком особого уважения к коллеге? Или его что-то настораживало в находке? А может, - предположим и это – он посчитал документ не имеющим к Лермонтову никакого отношения? И ведь подобное предположение не лишено оснований. Ибо, чтобы связать его с поэтом, надо быть только женщиной. Женщиной, не знающей сомнений и колебаний, и в дополнение стопроцентно обладать не поддающейся разумному объяснению женской логикой. Только такая женщина, зная, что из Ставрополя Лермонтов, как и Столыпин, выехал в район военных действий, способна искренне удивиться и с наивной непосредственностью задать вопрос: «Возникает недоумение – где же был Лермонтов две недели до приезда в Пятигорск?» Допустить, что офицер догонял экспедиционный отряд, чтобы принять участие в боевых действиях, по этой логике получается что-то из области фантастики, а вот представить его самовольно нарушившим предписание и оказавшимся среди праздно фланирующей публики, это и есть сама реальность.

Сомнительная статья - не единственный документ, на который десятилетия ссылаются авторы публикаций о жизни поэта. И даже не первый. Первым всегда ссылаются на дореволюционный журнал «Русская старина». Названа она и в монументальной книге В.А.Захарова «Летопись жизни и творчества М.Ю.Лермонтова», вышедшей в 2003 году в серии «Страницы российской истории», членом редколлегии которой значится и сам В.А.Захаров. Монументальная не по важности собранных документов, большинство из них неоднократно издавались другими авторами и в прошлом, и в позапрошлом веке, а по объему: фолиант насчитывает более 700 страниц. На этих страничных раздольях чему только не нашлось места. И ставшему для Захарова традиционным срамословию советских лермонтоведов. И менторским назиданиям в адрес безвременно ушедшего поэта и журналиста, члена Союза писателей России, сотрудника газеты «Красная звезда» полковника Юрия Николаевича Беличенко - за «многостраничные рассуждения» в книге «Лета Лермонтова», «которые никакого отношения к науке не имеют» (и, заметим, ни сном ни духом на это никогда и не претендовали). И трогательному рассказу о встрече во времена оно с упомянутым выше В.А.Мануйловым, который одарил будущего светоча науки книгой с собственноручной надписью: «Владимиру Александровичу Захарову с добрыми пожеланиями и дружбой. 24 января 1984. Комарово». Ну, как тут не похвалиться этим выдающимся событием перед читателями «Летописи…», а заодно не представить знаменитого лермонтоведа как «моего старшего друга и учителя»? Ведь все сошлось почти как у Пушкина: «Старик Мануйлов нас заметил…»

На странице 553 фолианта Захарова число 13 мая 1841-го подается, естественно, как дата приезда Лермонтова со Столыпиным и Магденко в Пятигорск». Ссылки две: одна – на Николеву, другая – на «Русскую старину» с подробными «координатами»: 1870, т. 24, кн. 3, 525-530.

Отправимся по этому «адресу». И с первых шагов столкнемся с «открытьями чудными»: том 24 за 1870 год оказывается разыскать невозможно, даже если привлечь Интерпол в полном составе. По той причине, что его не существует в природе. Этот том был издан 9 лет спустя - в 1879 году. Именно в нем на стр. 525-530 помещена статья «полтавского и екатеринославского помещика Петра Ивановича Магденки» - того самого, о встречах которого с Лермонтовым и Столыпиным рассказывается в публикации М.Ф.Николевой.

Из вступления к публикации П.А. Висковатова, одного из первых биографов Лермонтова, узнаем, что написана она бывшим ремонтером по его просьбе. А дальше нас ждет прямо-таки выдающееся «открытие». Полное наименование статьи в журнале звучит так: «Михаил Юрьевич Лермонтов в июне 1841 г.». В июне… То есть, события, имевшие место быть якобы в мае, случились в июне. А, видимо, чтобы ни у кого не возникало сомнение в отношении времени года, Магденко начинает свое повествование фразой: «Летом 1841 года…»

Конечно, тут автора подвела память (воспоминания писались тридцать лет спустя): события происходили действительно в мае, другое дело – в каких числах месяца. Но в данном случае важно не уточнение времени года, а само это время как факт, взятый к качестве ссылки для даты, не имеющей к нему никакого отношения.

Что же получается? Именитый литературовед, председатель лермонтовской комиссии Союза писателей России, сопредседатель Российского лермонтовского комитета, лауреат Всероссийской премии имени М.Ю.Лермонтова, автор сотен статей, десятка книг и прочая, и прочая, и прочая, вместо того, чтобы вникнуть в сочинение Николевой и, пусть не опровергнуть вывод, порочащий честь великого поэта, а хотя бы насторожить читателей слишком вольным обращениям с фактами, сам безоговорочно соглашается с этим выводом. Более того, прибегает к примитивной фальсификации, «пристегивая» к «порочащей» дате документ, свидетельствующий о событии совсем иного временного отрезка. По Захарову, подобный прием в исследованиях, надо полагать, и есть настоящий научный подход, потому как дальше он продолжает множить труды свои в том же духе. Уже на следующей странице «Летописи…» под числами 14-16 мая 1841 читателей ждет новое открытие: «Лермонтов и Столыпин встретились с комендантом Пятигорска, которому предъявили два свидетельства о заболевании лихорадкой за №№ 360 и 361 и подали рапорт (надо понимать, один на двоих? – Н.К.), что они нуждаются в пользовании минеральными водами». Откуда всплыли эти даты, какой археологической экспедицией были добыты – сия тайна велика есть: ссылки на документы начисто отсутствуют.

А как расценивать цитату П.А.Висковатого: «Тотчас по приезде Лермонтов стал изыскивать средства получить разрешение остаться в Пятигорске. Он обратился к услужливому и «на все руки ловкому» Найтаки, и тот привел к нему писаря из Пятигорского комендантского управления Карпова…» Дальше повествуется о том, что писарь «с главным нашим лекарем, титулярным советником Барклаем-де-Толли», как можно понимать, привычно «обделали дельце», снабдив офицеров липовыми документами о несуществующих болезнях. Так вот, Висковатов утверждает, что произошло событие «тотчас по приезде», а Захаров в своей славной «Летописи…» относит его к 24 мая 1841. Но «беглецы», по его же численнику, к тому времени уже больше десяти дней жили в Пятигорске. Это что, и есть «тотчас по приезде»?

С 24-м маем связано еще одно событие. В этот день Лермонтов и Столыпин осмотрели дом, принадлежащий служившему в военной комендатуре плац-майору В.И.Чиляеву, и внесли плату за проживание. Спустя годы после гибели Лермонтова, с Чиляевым, как с очевидцем былого, неоднократно встречался П.К.Мартьянов и записал его воспоминания о поэте. Часть этих записей в 1892 г. была опубликована в «Историческом вестнике» под названием «Последние дни из жизни Лермонтова», а потом помещена в его же книгу «Дела и люди века» (СПб, 1893). Позже на эти публикации ссылался еще один известный историк и лермонтовед П.Е.Щеголев, автор «Книги о Лермотове». Во всех этих изданиях приводится свидетельство Чиляева: «Первую ночь по приезде в Пятигорск они (Лермонтов и Столыпин. - Н.К.) ночевали в гостинице Найтаки. На другой день утром, часов в девять, явились в комендантское управление». Мартьянов, как мы помнил, называл датой приезда офицеров в Пятигорск.23 мая. Это самое число названо и в книге Щеголева. «Другой день утром» получается 24 мая. А называемая Захаровым встреча с комендантом в период 14-16 мая - это что-то из области научно-фантастического свиста. Зато свидетельства самого Чиляева в его фолианте днем с огнем не найти. И причину несложно понять. Помести он это свидетельство среди своих нагроможденных конструкций, и зашатается все сооружение.

Комментарии: